Она писала что-то прогрессивное, даже ввозила какую-то крамолу из-за границы. Маленькая Наташа с детства писала стихи. Ее младшая сестра Надежда (Дюна) рисовала, потом она стала известным скульптором. Старший сын Всеволод, художник, рано умер. Ссылка быстро кончилась. Родители открыли первый русский дайджест «журнал нового типа» — «Бюллетени литературы и жизни», с некоторым креном в сторону тем околорелигиозных, еретических, оккультных, сами же и писали обзоры. Переселились неподалеку, в Хлебный переулок. Она вышла замуж за либерального адвоката Федора Волькенштейна и переехала к нему в Петербург, где у них в конце 1908 года родился сын Федор. Первую книгу стихов она издала в 1913 году, обложку сделал М. Добужинский. Кроме того, Наташа училась живописи в школе Званцевой; в конце 1914 года она оставила Волькенштейна. Вторым ее мужем стал А.Н. Толстой, с которым она знакома была по школе Званцевой.
В начале 1917 года родился их старший сын Никита, а летом следующего года они уехали из Москвы, где разворачивалась машина террора, через занятую немцами Украину на юг, в Одессу, а весной 1919 года — и дальше, в Константинополь и Париж. В Одессе Наталья Васильевна издала книгу стихов «От лукавого». В Париже А.Н. опубликовал, наконец, свой революционный роман и прославился. Тем не менее, им было очень трудно, с ними было двое детей — Фефа учился в гимназии, Никита был совсем малыш — и няня, а литературные заработки были непостоянные, и Н.В. пришлось шить на заказ – обшивать свою семью она научилась еще в Одессе. В конце 1921 года они перебрались в Берлин, где А.Н. стал работать в газете. Крандиевская издала в Берлине свой третий сборник стихов и родила третьего сына, Дмитрия – моего отца. В 1923 году они вернулись. В Петрограде к ним присоединились старшая дочь А.Н. – двенадцатилетняя Марьяна и старая тетка А.Н. Марья Леонтьевна. После смерти Василия Афанасьевича в 1928 году стала жить с ними и мать Н.В. Анастасия Романовна. В 1929 году Толстые, 9 человек, перебрались в Детское село, в большой двухэтажный дом. Но в 1935 году Толстой ушел от Н.В. и переехал в Москву. Она впервые по возвращении из-за границы вернулась к стихам. Дети остались с ней в большой квартире на Кронверкской – вскоре старшие женились и зажили отдельно. Когда началась блокада, она оставалась там с младшим сыном Митей, его позднее эвакуировали в состоянии дистрофии, и она пережила блокаду в полном одиночестве. Она опять писала стихи, это ее блокадный цикл. После снятия блокады Дмитрий вернулся на Кронверкскую с молодой женой, у них родилась я, а бабушка Наташа переехала в маленькую квартиру на Виленском – он тогда назывался улица Красной связи. В 1959 году вышел альманах «Прибой» с ее воспоминаниями, которые злобно разругала пресса. В том же году папа и его новая семья поселились с бабушкой вместе на Черной речке, там прошли ее последние годы. Сборник ее стихов, давно подготовленный, был издан только много лет спустя, в 80-х. Ужасно жаль, что меня увезли такой маленькой и я осталась без ее заботы и любви!

Смотреть альбом «Бабушка Наташа»

Какой же молодец был доктор Дьяков! Это он маленькую Надю отвел в музыкальную школу. Десятилетку про Консерватории она кончила до войны, с Консерваторией оказалась в Ташкенте, там вышла за однокурсника. Это был Митя Толстой. Дальше было так. Они вернулись в Ленинград, к бабушке Крандиевской, папиной матери.

Она оставалась в блокадном Ленинграде, пока их с папой все-таки не эвакуировали. По счастью, их квартира на Кронверкской сохранилась за ними. Родилась я. Мама победила на всесоюзном конкурсе и ее взяли в оркестр Ленфилармонии. Она стала работать там и в оркестре Мариинки. Тем временем родился мой брат Николай. На двух работах, утром ехать автобусом с Петроградской в центр на репетицию и обратно, вечером то же самое на концерт. А еще и сольные выступления, а как же. Брак ее с папой распался года через четыре, не сразу, были примирения, ссоры, опять разрывы и опять примирения. В 1950 году они разъехались уже навсегда.

У нее был хрустальный голос и изумительно правильный русский язык.

Видно, какая она была красавица. Вокруг нее была аура повышенной жизни. Она все умела и никогда не болела. Она не пользовалась духами и не употребляла косметику – ей не надо было. На сольные концерты Надежды Толстой ломились, люди были счастливы просто смотреть на нее — это была красота небывалая. И вот, на моих глазах эта красота начала омрачаться. Она осталась одна с двумя детьми на руках, на двух работах, возвращалась с концерта или из театра поздно. Так прошло больше пяти лет. Она все-таки вышла замуж во второй раз, по-моему, еще неудачнее, но этот брак как раз оказался долгим – пятьдесят лет. А потом она говорила мне удивленно: вот, все это прошло, а человека-то там не было! По-моему, это было ясно сразу. Мне кажется, ее раз загипнотизировали и так и держали под гипнозом. Как бы то ни было, это уже не моя история. Они жили в Москве, мать работала в оркестре Светланова, которого обожала. Она вышла на пенсию далеко за семьдесят, была страшно активна, играла в теннис, фотографировала, водила автомобиль. В девяностых я стала часто приезжать в Москву работать в архивах, она, как могла, мне помогала. Супостат скапустился, немного не дожив до ста. Последнее время он плохо спал и мучил ее, не давая спать и ей – поминутно подзывал к себе милицейским свистком. И замучил — похоронив его, она сама слегла с инфарктом. И все-таки железный организм победил, и она жила еще долго. На ее похоронах были только дети и соседи — она умерла в 87 лет, пережив всех, кто ее знал. В оркестре уже никто ее не помнил! В год перед смертью она все время слышала музыку – причем знала, что это за музыка. Это она прослушивала заново все, что она за свою жизнь слышала и сама пела в детстве и потом играла – по мере того, как оно освобождалось из глубин памяти.

А что же Шура? Шура продолжала жить в своей старой темной ленинградской квартире, с мадоннами, люстрой ар нуво и вазой «берцовая кость». В конце войны, когда мама уже вышла за папу, и Шура поняла, что осталась совсем одна (не считая старухи-матери в Удельной), к Шуре посватался сосед, много ее моложе — он, оказывается, уже много лет любил ее издали. Ей было под пятьдесят, она согласилась, и они стали жить вместе.

И тут у них на пороге появляется Чудинов! Год сорок шестой или сорок седьмой. Он отсидел – получается, что двадцать пять лет? – и явился по старому адресу. Бедняга выглядел как урка – а может быть, и не только выглядел. Это был страшный беззубый старик на последней стадии чахотки. У Шуры он остаться, понятно, не мог, мама его не видела никогда и панически испугалась, у соседей в том же доме сняли ему комнату, и там он умер через несколько недель.

Шура с мужем прожили двадцать лет – пока вдруг их старый дом на канале Грибоедова не начали перестраивать под учреждение. Жильцов выселили в новостройки в Купчино. После этого у Шуры нашли рак, и она быстро сгорела.

Старуха Гудкова дожила до глубокой старости — нас с братом возили к ней в Удельную последний раз в 1957 году, перед переездом в Москву, она была совершенно здорова, лет ей было тогда восемьдесят, уже исчерна-седая, но с черными бровями, как у мамы, и с черносливовыми еврейскими глазищами, которые так никто и не унаследовал. Она умерла в 1972, незадолго до моего отъезда. — думаю, узнав о смерти Шуры.

Смотреть альбом «Мама»

Мать ее – Александра Филипповна, дочь воронежского купца-старообрядца Гудкова, моя баба Шура. Прадед и прабабка (ее звали Елизавета, и она была из насильно крещеных евреев), старики Гудковы после революции еще как-то кантовались при собственном хозяйстве на окраине Воронежа.

А Шура с мужем сбежали уже в 1922 году в Петроград. Этот муж, мой дед Дмитрий Чудинов, сын богатого воронежского фабриканта, не помню, что они там фабриковали, был богат, молод и красив (его прозвище было Виктор-Эммануил), но она не хотела выходить за него, слабовольного бездельника, все морочила ему голову и не вышла бы ни за что, если бы не беды, свалившиеся на родителей. Как она и боялась, надежды на Чудинова были напрасны. Он ничем не смог помочь родителям жены, сам вляпался в какую-то историю со своей конфискованной фабрикой и должен был бежать из Воронежа — от ареста. Из старого отобранного отцовского дома в Питер он привез две больших, плохих итальянских мадонны — копии Корреджо середины 19 века. У них с Шурой уже был маленький сын Борис. В Петрограде Чудинов устроился на мебельную фабрику и почти сразу был арестован – на него, новичка, фабричное начальство свалило какое-то хищение. Моя мать родилась в 1923 году уже без отца.

Бедная Шура как-то выворачивалась одна. Дома в Воронеже она училась шить и теперь стала домашней портнихой, в вечном страхе фининспектора. В 1928 году замученный постоянными поборами и наконец ограбленный до нитки, старик протянул ноги. Старуха тронулась умом от всех этих бедствий, Шура забрала мать в Ленинград. Когда она стала буйствовать, ее пришлось сдать в психушку. Шура вышла замуж за доктора Дьякова, лечившего прокаженных в лепрозории под Ленинградом, однако геройский доктор вскоре сам заразился и умер. Сватался сосед, знаменитый архитектор Черняков, но оказался жутким жмотом и был отвергнут. У маленькой мамы обнаружился абсолютный слух и хрустальный голосок, и ее взяли в музыкальную школу, она пела в хоре в Академической капелле, а тут образовалась музыкальная десятилетка, и ее взяли туда.

Так она стала арфисткой. Веселый грек и раздолбай Пилипас был бы хорошим отчимом, если б не пил и не ходил по бабам, и Шура с ним развелась. Борис кончил семилетку и техникум и стал чертежником. Тут настала война. Бориса убили под Сталинградом. Шура в Ленинграде устроилась поварихой в больницу и выжила. Мама эвакуировалась с Консерваторией, где училась, и вышла замуж за своего однокурсника папу — им обоим было по 20 лет. Они вернулись в Питер (война еще шла, но блокада была снята), и родилась я.

Фотографии:

1. Дмитрий Чудинов, 1918, он пришел с войны и начал ухаживать за Шурой.

2 -3-4. Шура Гудкова молодая, 1918. Шура с Адей (Надей), 1924. Шура в 1927 – это Воронеж, ее последний визит к родителям.

5.Борис, уже большой (перед войной), вылитый отец.

6. Надя арфистка (в конце войны). Надя выросла черноволосой в свою бабку, но с синими глазами Чудинова.

Смотреть семейные альбомы