Предисловие: Аким Волынский: столетие спустя

Аким Львович Волынский[1] (Хаим Лейбович Флексер, 1861[2]-1926)  возвращается к русскому читателю последним из плеяды русских критиков-модернистов — «властителей дум» начала XX столетия. Фигура одного из центральных персонажей Серебряного века долго оставалась неисследованной. Причины? Самая парадоксальная из них – отсутствие тотального запрета на упоминание его имени в советский период до середины тридцатых и с начала пятидесятых – в отличие от имен Мережковского, Бердяева, С. Булгакова и других религиозных писателей-модернистов, бежавших или высланных на Запад. Многим казалось поэтому, что и заниматься им особо не стоит. Но это просто недоразумение.

Волынский, действительно, остался в Советской России, где в последние годы своей жизни оказался востребован. Он возглавлял Петроградское отделение Всероссийского Союза писателей (1920-1924), а также коллегию издательства «Всемирная литература» (1919-1925) и вдобавок заведовал отделом балета в петроградской газете «Жизнь искусства» (1922-1924). Умер он в 1926 году, окруженный почетом и восхищением многочисленных поклонников в элитных литературных и театральных кругах. Два года спустя, в 1928-м, даже вышел сборник, посвященный его памяти[3] и    свидетельствующий о чрезвычайно значимой роли Волынского в пореволюционных духовных процессах. Итак, тогда он оказался признан полуофициально – правда, лишь на краткое время, предшествовавшее сталинскому «обострению классовой борьбы». В конце 1920 — начале 1930-х гг. легко узнаваемый Волынский фигурировал в качестве персонажа советской художественной литературы. В 1930-е, пока не оборвана была живая преемственность памяти, советские литературоведы и мемуаристы – Д. Максимов, В.  Евгеньев-Максимов, П. Перцов стремились исправить несправедливости, допущенные по отношению к нему дореволюционной критикой. Только в тот сталинский период, когда любая апология идеализма выглядела уже смертным грехом, Волынский стал, наряду с Мережковским и  Бердяевым, объектом атак со стороны официальных идеологов. Зато в эмиграции ему отдали весомую дань протоиерей Г. Флоровский и В.В. Набоков.

С середины 1950-х гг. его роль в литературном процессе 1890-х начал осторожно и настойчиво реабилитировать П.В. Куприяновский, среди прочего указывая на тот энтузиазм, с которым относился к Волынскому ранний Горький, сотрудничавший на первых порах в «Северном вестнике»[4] –  первом органе русского модернизма; затем появился целый ряд посвященных ему работ[5].

Чуть ли не до девяностых годов прошлого века историки литературы неизменно сводили и всю его литературную работу к недолгой деятельности в этом издании, хотя для Волынского, по-настоящему созревшего в качестве писателя лишь к концу XIX столетия, период «Северного вестника» (1890-е годы) – это только первые шаги. В частности, «Достоевский» был создан после закрытия журнала.

Ранняя его деятельность в русско-еврейской журналистике, иудео-христианские увлечения, цикл работ о Достоевском и поздние (1923-1926) опыты по созданию сравнительной еврейско-русской культурологии в фокус исследований не попадали, поскольку все эти темы были запрещены в сталинской России. Его напечатанные произведения были изъяты либо находились в спецхранах, а сочинения последних лет так и оставались неопубликованными.

Пока что переизданы четыре книги Волынского — «Книга ликований. Азбука классического танца» (Л. 1925 – СПб. 1992, 2008), «Леонардо» (СПб. 1899, СПб. 1909 – М. 1997),  «Ф.М. Достоевский» (СПб. 1906, СПб. 1909, Петербург. 1921 – М. 2007) и «Н.С. Лесков» (СПб. 1898  –  М. 2010). Однако его первая монография «Русские критики» (1896) по-прежнему является библиографической редкостью, а газетные и журнальные публикации, кроме статей о балете, так и не собраны, не говоря уже о неизданных материалах. Лишь в начале 1990-х профессор Стэнли Рабинович (Амхерст, США) впервые на английском языке дал развернутую оценку его литературно-критической  деятельности.[6]

Идеи Волынского о Достоевском осваиваются русской филологией только в последние годы. Главный вклад внес здесь В.А. Котельников (Пушкинский Дом), переиздавший цикл его работ с собственным обширным предисловием, фактически – вдумчиво написанной маленькой монографией[7]. Недавно в Петербурге прошла презентация новой книги Котельникова «Литературные версии критического идеализма», где Волынскому отведено видное место[8]. Нужно отметить также статью Ирины Якубович «Достоевский в религиозно-эстетических воззрениях А.Л. Волынского»[9], работу о монографии Волынского «Н.С. Лесков» тартуской исследовательницы Л. Пильд: «Н. С. Лесков и религиозно-культурная утопия А. Волынского»[10] и ряд других ее сочинений, где критик упоминается в разных контекстах (см., например: «Тургенев в символистской критике»: Ruthenia,1999), и, наконец, глубокую статью Б. Межуева о Владимире Соловьеве и Волынском[11].

Современное научное осмысление Волынского выходит на новый этап. Так, вышла ценная работа Алексея Вдовина «К источникам четвертой главы “Дара” В. Набокова»[12], текстуально соотносящая набоковский художественный экскурс в историю русских критиков-шестидесятников с книгой Волынского «Русские критики». Здесь показано, насколько первостепенным казался автору «Дара» именно философский критерий. Этот необычайно важный сдвиг, утверждающий центральную роль Волынского для литературы XX века, прослеживается и в других  новых публикациях. Например, в работе  современной немецкой исследовательницы сказано: «Традиционная сила русской критики, ее способность к пророчеству основываются на программных статьях, начиная с годовых обзоров Белинского, через эссе критика-символиста Акима Волынского, через теоретизирующую критику формалистов Тынянова и Эйхенбаума, статьи мыслителей оттепели Владимира Померанцева и Владимира Лакшина, вплоть до знаковых текстов эпохи перестройки».[13] В сборнике избранных трудов покойного В.Н. Топорова «Петербургский текст русской литературы» (1995) отмечается широкое концептуальное воздействие Волынского на литературный процесс 1920-х годов.

Аким Львович Волынский соединил в 1890-х политическую левизну с национально-религиозной культурной позицией. К вящему ужасу и «левых» и «правых», он провозгласил необходимость возвращения религиозной темы в литературу, требовал от литературы философской позиции и объявил о своем предпочтении идеализма – царящему в умах позитивизму.  Так он вместе с Дмитрием Мережковским очертил площадку, на которой впоследствии будут происходить самые захватывающие события в русской интеллектуальной жизни надвигающегося века. Однако дерзкая попытка перестроить литературную иерархию была вытеснена трудами его тогдашних более удачливых и менее контроверсальных коллег – самого Мережковского и других критиков-символистов конца-начала столетия. Волынского с его вкладом в возрождение русского идеализма совершенно затмил успех сборника «Проблемы идеализма» (1903), авторы которого, молодые марксисты Бердяев, С. Булгаков, Струве сказали то же самое, за что он десятью годами раньше был подвергнут остракизму. Особенно же не повезло его замечательным разборам Достоевского, мало известным в России до самого конца 1990-х и пропущенным в истории отечественной достоевскианы Серебряного века – при том, что прославленные книги о Достоевском тех же Бердяева и Булгакова во многом строились на более ранних работах Волынского[14]. Вокруг его имени сохранялось некое негативное «общее мнение», в котором к ревнивой враждебности современников прибавилась ревнивая неблагодарность учеников[15]. Его работы  использовали,  но на них не ссылались.

Важной причиной неудачи Волынского нам представляется устная, импровизационная природа его творчества. Книги его тяжеловаты, напряженны  и многословны. Зато все мемуаристы едины в признании его ораторского дара. Ср. свидетельство Елены Грековой, жены знаменитого доктора Грекова, дом которого был одним из литературных салонов революционного Петрограда: «Фонтан его огненных слов действовал, как гипноз. Речь его являлась часто откровением. По уменью прожечь, как бы молнией мысли, – оратора, равного ему, трудно было встретить. А моментальные метафоры, а внезапные рождения художественных деталей! “Ему бы быть трибуном¹”, — сказала одна из его случайных слушательниц»[16]. Однако,  ораторские шедевры не воспринимаются в литературной записи.

Кажется все же, что настоящая причина его неудач, по крайней мере в ранний период, – это постоянно повторяющаяся жизненная ситуация Волынского: «стрельба по своим», по выражению П. Перцова. Он оказался неспособен соблюдать лояльность своим союзникам и неизменно в какой-то момент начинал их критически атаковать. Это редкостное и малоприятное свойство собственного  характера он декларировал как критическую независимость и беспристрастность. Вообще по природе он был задирист, что проявилось очень рано, когда его выгнали из петербургской гимназии за конфликт с учителями. Современники же считали его человеком бестактным, а позднее – злобным и мстительным[17].

Однако стоит перечитать его «нелояльную» к современникам и союзникам критику, чтобы убедиться: по большей части он прав был в своих оценках. Между тем диагноз литературного одиночества ставили ему многие. В конце XIX века стало очевидно, что он никого, кроме себя, не представляет, что за ним нет никакой группы, никакой социальной поддержки; именно поэтому его предпочли просто игнорировать, заимствовать у него и не цитировать, и т.п. Затем ситуация постепенно изменилась, но как это происходило, менее известно.

Я не ставила своей целью исчерпать несметное количество оценок, дававшихся  Волынскому,  претензий, предъявлявшихся  к нему, его литературных портретов, шаржей и карикатур. Основные документы, касавшиеся кампаний вокруг него в прессе, были собраны его ближайшим другом и соратником Н.Г. Молоствовым[18], редактором газеты «Прибалтийский край». Первая библиография появилась уже в 1915 году в книге Венгерова «История русской литературы XX века»; в сборнике «Русские писатели» (1924) вышла новая библиография И. Владиславлева, а в   посмертном сборнике 1928 г. – еще более полная библиография Б. Веккера; в 1990-м в словаре «Русские писатели» ее расширил эмигрантскими публикациями А. Рейтблат – и, наконец, значительно дополнил Антон Быков (см. прим. 1). И тем не менее, если учесть, сколько его готовых произведений последних лет не опубликовано – а это тысячи страниц только машинописи, не говоря уже о рукописных текстах, прочесть которые толком никто еще не пробовал, – станет ясно, что настоящая работа только начинается.

Почти не касалась я и его отношений с прекрасным полом. По запомнившейся И.З. Серману[19] фразе Г.А. Гуковского, ученика Волынского, «Волынский всегда был влюблен и никогда не был женат». Однако из его университетских документов явствует, что поступал в университет он уже женатым человеком; правда, этот ранний брак был недолговечен (дочь  его Мэри впоследствии училась в Петербурге). Но Волынский действительно вел себя, как холостяк. Главной женщиной в его молодости была все же  Любовь Гуревич, роман с которой очень быстро превратился в идейное и деловое сотрудничество, без которого не осуществился бы «Северный вестник».  Стэнли Рабиновиц посвятил ей отдельную статью, где с полным правом назвал ее первой и важнейшей русской литературной журналисткой[20]. Страстный роман с ним Зинаиды Гиппиус (1894-1897), отраженный в их переписке, ее стихах и прозе, а также и в его мемуарных эссе, достаточно изучен[21]; о прочих его многочисленных увлечениях писал и он сам[22], и другие. Его избранницей стала, в частности, танцовщица Ида Рубинштейн, которую в 1906-1907 годах он надеялся назвать своей невестой.[23] Отношения Волынского с Ольгой Спесивцевой, профессиональные и романтические, в какой-то форме отражены в фильме Алексея Учителя «Мания Жизели» (1995), поставленном по сценарию Дуни Смирновой, где роль его сыграл вальяжный М. Козаков.

Итак, настоящая работа ставит своей целью вовсе не исчерпывающее литературно-биографическое исследование, время для которого еще не пришло, а всего лишь восполнение основных лакун в литературной биографии Волынского. Глава 1 описывает его профессиональное становление вначале как боевого газетного русско-еврейского полемиста, затем как русско-еврейского литературного критика. Специальное внимание посвящено будет и другим еврейским темам, взятым в их сравнительном освещении, которые волновали писателя в последнее десятилетие жизни: они подробно рассматриваются в главах 14 и 15. Мне кажется, включение еврейского компонента в исследование открывает возможность для нового, более сложного и интересного взгляда на Волынского: в этой перспективе  вся его духовная биография приобретает внутреннюю логику, типичную для еврейско-русской писательской биографии, располагающейся как бы в пространстве высокого напряжения между двумя силовыми полюсами, а    его критическое наследие, посвященное русской литературе, оказывается внутренне диалогично. В этой системе координат нам не потребуется искусственно отсекать «как не относящиеся к делу» ни раннюю еврейскую журналистику, ни поздние произведения Волынского, связанные с его собственным вариантом универсалистского синтеза.

Ряд глав представляют собой беглый очерк основных вех его литературной биографии. В главе 2 подытоживается деятельность  Волынского в «Северном вестнике» редакции Евреиновой и его отношения с Михайловским; глава 5 вкратце рисует давно описанную дружбу-вражду  его с молодыми декадентами. В биографии критика мне удалось найти важный неисследованный эпизод: это одесская лекция Волынского (весна 1903 года) и то, как воспринимали его молодые одесские журналисты – Жаботинский и Чуковский (глава 9).

Сведения о тех годах после первой русской революции, когда ему вновь пришлось бороться за место в общественной, литературной и театральной жизни, пришлось собирать по крупицам (глава 10). О Волынском  1918-1922 годов тоже приходилось писать заново, на основании найденных мною материалов (главы  11 и 12), как и о его статьях  на балетные темы 1922-1924 гг. (глава 13). Главы 14 и 15 рассказывают о его обращении к еврейской теме и о двух его неопубликованных монографиях – «Гиперборейский гимн» и «Рембрандт».

Отдельные главы посвящены крупным литературным темам Волынского. В главе 3 я свела воедино те подчас противоречащие друг другу высказывания, которые на протяжении всей жизни он посвятил Льву Толстому. В главе 4 рассматривается его дебютная монография «Русские критики», которая сохранилась в считанном количестве экземпляров, семьдесят лет покоившихся в спецхранах, и по большей части остается известной все еще лишь понаслышке. Глава 8 – это попытка связать  его книги о Достоевском с новым методом, который в конце века нащупывал Волынский – методом, основанным на семиотике телесности. И, наконец, в ряде глав я привожу литературные портреты Волынского, свидетельствующие о том, насколько неповторима и оригинальна была его  личность в глазах современников.

______________________________________________________________________________________________________

[1] Наиболее полная библиография Волынского приводится  в диссертации: Быков, Антон Валерьевич.  Интерпретация русской критики и литературы в работах А.Л. Волынского. Казань. 2004. — http://www.dissercat.com/content/interpretatsiya-russkoi-kritiki-i-literatury-v-rabotakh-al-volynskogo. См. также Иванова Е.В. Волынский Аким Львович. Русские писатели. 1800-1917. Биографический словарь.  М. 1989. С. 480-481 (при участии А.И.Рейтблата) .

[2] Ранее датой рождения считался 1863 год.

[3] Памяти А.Л. Волынского / сб. сост., ред. П.Н.Медведев. Л. 1928.

[4] Куприяновский П.В. М. Горький и журнал «Северный вестник // Горький и его современники / Ред. К.В. Муратова. Л. 1968. С. 440; Он же. Из истории раннего русского символизма: Символисты и журнал «Северный вестник» / / Русская литература ХIХ века: Дооктябрьский период. Калуга. 1968. С. 149-172; Он же. История журнала «Северный вестник» // Уч. зап. Ивановского пед. ин-та. Иваново. 1970. С. 51-89; Он же. Журнал «Северный вестник» и литературное народничество// Страницы исторической литературы. М. 1971. С. 234-244; Он же. Из литературно-журнальной полемики 90-х годов / / Русская литература XX века: Дооктябрьский период. Сб. 3. Калуга. 1971. С. 3-15; Он же. А. Волынский – критик // Творчество писателя и литературный процесс. Иваново. 1978.

[5] Иванова Е.В. Волынский Аким Львович. Русские писатели. 1800-1917. Биографический словарь.  М., 1989. С. 480-481. Она же. «Северный вестник» // Литературный процесс и русская журналистика конца XIX – начала ХХ века. М. 1982. С. 50-77; Крутикова А.В. «Северный вестник» // Очерки по истории русской журналистики и критики. Л. 1965. Т. 2. С. 394-412; Пименова Э.К. Дни минувшие. Л.- М. 1929. С. 167-171; Ситковецкая М.М. Еще о В.Ф. Комиссаржевской // Встречи с прошлым. М. 1978; Созина Е.К. А. Волынский в русском литературном процессе 1890-х гг. // Русская литература 1870-1890-х гг. Вып. 16: Проблемы характера. Свердловск/, 1983.

[6] Rabinovitz, Stanley. A Room of His Own. The Life and Work of Akim Volynsky. // Russian Review/ Vol. 57, 1998,  No.  2. pp. 236-252. Он же. Ballet’s magic kingdom : selected writings on dance in Russia, 1911-1925 / Akim Volynsky ; translated, edited, and with an introduction and notes by Stanley J. Rabinowitz. New Haven : Yale University Press, 2008; см. также Толстая Е. Поэтика раздражения. 2-е изд. М. 2002. Гл. 5; Она же: Мирпослеконца. Статьи о русской литературе 20 века. М. РГГУ. 2003. С. 11-74. Межуев Б. В. Аким Волынский и Вл. Соловьев //Соловьёвские исследования: период. Cб. научн.тр./ Отв. ред. М. В. Максимов. Иваново, 2004. Вып. 14. С. 194-213.

[7] Котельников В.А. Сквозь культуру (Аким Волынский как идеолог и критик) // А. Волынский. Достоевский. СПб. 2007. С.3-75.

[8] Котельников В.А. Литературные версии критического идеализма. СПб. Пушкинский Дом, 2010. Ср. его же: Воинствующий идеалист. Русская литература. 2006. № 1.

[9] Якубович И. Д. Достоевский в религиозно-философских и эстетических воззрениях А. Волынского // Достоевский: Материалы и исследования. СПб. 2000. Т. 15.

[10] Wiener Slawistischer Almanach. Bd. 46. München, 2000. S. 5–16.

[11] Межуев Б. В. Аким Волынский и Вл. Соловьев //Соловьёвские исследования: период. Cб. научн. тр./ Отв. ред. М.В. Максимов.– Иваново. 2004. Вып.14. С.194-213.

[12] NOJ / НОЖ: Nabokov Online Journal. Vol. III / 2009.

[13] Менцель Биргит. Перемены в русской литературной критике. Взгляд через немецкий телескоп// «Неприкосновенный запас». 2003. №4 (30).

[14] На это сходство указал М. Ратнер,  предположивший, что оно может повредить  новым идеалистам:  Ратнер М.Б. Проблемы идеализма в русской литературе // Русское богатство. 1903. №№ 8–9. Волынский обиделся и оспорил эту рецензию.

[15] Брюсов назвал Волынского анахронизмом: Аврелий (В. Брюсов). Книга великого гнева // Весы. 1904. № 2. С. 67-68. Андрей Белый, отдавая ему должное как застрельщику обновления литературы, объявил его уже отжившим: Белый А. А.Л. Волынский. «Достоевский» // Золотое руно. 1906. № 2. С. 127-130.

[16] Грекова Е. Старый энтузиаст.//Памяти А.Л.Волынского. С. 56.

[17] Ф. Фидлер сказал в 1899 г. Лу Андреас Саломе, искавшей адрес Волынского, что «вряд ли хоть один из здешних писателей знает его адрес, поскольку во всем литературном Петербурге нет человека, более для всех ненавистного, чем Флексер». Лу лояльно парировала: «Как и все яркие люди…» (Фидлер Ф.Ф. Из мира литераторов. М. 2008. С. 279), – при том, что и у нее был свой резон не любить Волынского (см. гл.5).

[18] Молоствов Н.Г. Борец за идеализм. Слово правды об А.Л. Волынском. Рига. 1902. (Переизд. СПб.1903).

[19] Сообщено автору покойным И.С. Серманом.

[20] Rabinovitz, Stanley. No Room of Her Own. The Early Life and Career of Liubov Gurevich //Russian Review. Vol. 57. No. 2. 1998. P. 236-252.

[21] Стэнли Рабиновиц издал переписку Волынского с Зинаидой Гиппиус и его неопубликованную мемуарную заметку о ней: Rabinovitz S. “А Fairy Tale of Love?”: Тhе Relationship of Zinaida Hippius and Akim Volynsky: Unpublished Materials // Oxford Slavonic Рарегs. 1991. Vol. ХIV. Р. 121-144. Параллельно появилась публикация тех же писем в «Минувшем» и несколько статей российских ученых: Письма З.Н. Гиппиус А.Л. Волынскому / Публ. А.Л. Евстигнеевой и Н.К. Пушкаревой // Минувшее. Вып. 12. М.; СПб. 1993. С. 274-341.

[22] Волынский А.Л. Русские женщины. Предисл., коммент., публ. А.Л. Евстигнеевой // Минувшее. Исторический альманах. Вып. 17. М.- СПб. 1994. С.209-292.

[23] Он же. Ящик Пандоры.  Там же. С. 265-272.